Все вещи, все явления, даже самые простые, обыденные, окутаны в глубокую, неразгаданную тайну бытия. В Природе все в одинаковой мере чудесно, загадочно; вокруг нас и в нас самих царит восхитительная красота неисчерпаемой глубины вечного, включающего нас в себе беспредельного мира.
Передо мною рука. Она держит перо и выводит на бумаге знаки. Через открытое окно мерцающая звезда облучает руку и бумагу. Когда звезда отправила лучи своего изображения, еще не было ни руки, ни жизни на Земле, быть может, ни Солнечной системы, ни нашей Галактики. Сейчас этой звезды давно уже нет, тем не менее это она действует на руку: только прошедшее, уже–не–существующее может взаимодействовать с еще–не–существующим. Лишь то, чего уже нет, мы можем сфотографировать. Так мир устроен: между всеми вещами существует расстояние. Что такое расстояние? Никто не знает, что такое расстояние. Почему интервал между уже не существующей гравитирующей и светящейся звездой и еще не существующей рукой все время был равен нулю, так же как и интервал между взаимодействующими между собою атомами?
Начало всех вещей уходит в беспредельную даль прошедших и исчезнувших времен. Их будущее, вечное чередование нескончаемой вереницы неповторимых состояний в калейдоскопе судьбы, надвигается неудержимой поступью. Прошлое вещей уже ушло; куда? – никто не знает. Их будущее еще не наступило; откуда оно идет? никто этого не знает. Прошлого уже нет, оно ушло, исчезло.
Будущего еще нет, оно не наступило. А настоящее? Что это такое – настоящее? Какова сущность настоящего – границы между бесконечным, уже не существующим прошлым и между бесконечным, еще не существующим будущим? В чем заключается реальность настоящего, реальность существующего, если в одномерном многообразии бесконечного ряда состояний граница между прошлым и будущим является иррациональной, так как ни прошлое, ни будущее не содержит в себе настоящее как свою предельную точку. Существует ли Настоящее? Или Прошлое, Настоящее и Будущее – это одно и тоже?
Совокупность вещей простирается бесконечно и в пространстве, их место существует вместе с ними неотделимо и нераздельно. А исчезает ли Место вместе с исчезновением вещей, или оно существует в заранее готовом виде, независимо от них? Вещи изменяются, стареют, а место, которое они занимают, или которое их разделяет, оно тоже стареет, или оно не имеет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Или может быть протяжённость в рядом и протяжённость в последовательном в своей сущности одно и тоже? Что такое далеко, и что такое давно?
Передо мною качается маятник часов. В своих крайних положениях маятник останавливается, между этими положениями он находится в движении. Качание маятника я заснял киноаппаратом; последовательные положения маятника на киноленте отображены рядом, по длине ленты, они все присутствуют тут неподвижно в одинаковой мере.
Но кадры все несколько смазаны: во время экспозиции маятник переместился, центр груза изображён не точкой, а черточкой. Я увеличиваю скорость съемки, все короче и короче длительность экспозиции, черточка становится все короче и короче. А что будет в пределе? Я получу вереницу неподвижных дискретных точек, плотно прилегающих друг к другу, тут точка есть, потом она тут же исчезает и тут же появляется там, рядом. Это та же самая точка, или исчезла одна и появилась другая? В чем природа движения – это сумма неподвижных положений или сумма исчезновений и появлений вновь? Если это сумма положений полностью лишенных движения, тогда как появляется движение? Если это исчезновение и появление, тогда куда исчезает, и откуда появляется точка вновь? Возникает она из ничего, уничтожается она, когда исчезает, или существует она переменно в бытье и в инобытье? Что такое инобытьё? А что такое бытье?
Материя ожила и чувствует, страдает, радуется, размышляет. В моем сознании происходит таинство: материя с любопытством рассматривает самую себя.
Это удивительно. Структура чувствительного слоя фотопленки реагирует на предмет, который отображён на него. Эмульсия должна была обладать невообразимо более сложной, удивительной структурой, для того чтобы она могла осознать свою чувствительность. Если не изведано, каким образом эмульсия могла бы осознать предмет, который на ней отображён, то в ещё большей мере загадочно, каким образом эмульсия мгла бы осознать самую себя, если она не отражена в себе? Каким образом субъект может стать объектом самого субъекта. На фотоплёнке принципиально может быть отображён весь Мир, кроме самой фотоплёнки, она принципиально не может заснять самую себя.
Если мир разделить на «Я» и «не-Я», то каким образом «Я» отображён в «не-Я» в акте самопознания? Каким образом Познающее становится Познаваемым?
Когда я смотрю в зеркало, я там могу увидеть все познаваемое: звезды, облака, мой пиджак, свою руку, свое лицо, все свое тело, все «не-Я», – но познающее, «Я», никогда не увижу принципиально. Можно ли до конца проследить границу между «Я» и «не-Я»?
Где конкретно общая граница их протяжённости в пространстве и по времени? Есть ли она вообще?
Размышляя «де рерум натура», о природе вещей, не следует, я полагаю, ожидать, что в результате этих размышлений будет получен исчерпывающий ответ на все относящиеся сюда вопросы, хотя бы по той причине, что лишь ничтожная доля этих вопросов может быть нами сформулирована, и эта доля постоянно меняет свое смысловое содержание с появлением на них соответствующих ответов. Возможность возникновения вопроса сама вытекает из поразительно узких предпосылок.
Вопросы изобразительной перспективы не могут, например, возникнуть у устрицы. Они возникали лишь смутно даже у народов, имеющих высокую духовную культуру. Так китайцы, египтяне, и древние греки умели создавать изумительные по своей законченности скульптуры, но не справились с отображением пространственных форм на плоскость.
Дождевой червь, имеющий единственную прямую нервную нить в абдоминальной полости вдоль длины своего тела, имеет, по–видимому, одномерное мироощущение. То, что впереди и то, что будущее, неотделимы друг от друга, так же как то, что позади неотделимо от прошлого. Эта прямолинейность лежит, в прочем, в основе всех появившихся впоследствии усовершенствований нервной системы: не случайно, что попавшие ночью в луч прожектора мотылек, курица, заяц, корова, собака продолжают бежать прямолинейно от автомобиля, только обезьяна и человек отскакивают сразу в сторону. В прочем, мы сами выражаемся: «если бы я знал, что нас ждет впереди!» или «слава богу, все это уже позади!», никогда не связывая подобные ситуации с правым или левым боком, или с направлением вверх–вниз.
Червь, по своей анатомической конструкции может воспринять лишь определённое и ограниченное количество различных качеств собственного «Я» и окружающего его Мира, если эту информацию он вынужден втиснуть в одномерное отображение сущего – задача чрезвычайно сложная с философской точки зрения.
Наше положение в этом отношении несколько более льготное, нам дана физиологическая возможность отобразить воспринимаемые события в картинку 3+1 мерного мира, расширяя при этом объем информации, который поддаётся непротиворечивой систематизации. Однако если физиологическую ограниченность нашего недоразвитого отображающего аппарата мы будем переносить на многогранную протяжённость отображаемого объекта, то – с философской точки зрения – мы не очень далеко ушли от дождевого червя.
Несмотря на трудности, возникающие от этого ограничения, в миропонимании человека существует определённый прогресс. Начиная с тех времен, когда вообще не возникали никакие проблемы: банана есть банана, самка есть самка, какие тут вопросы? – путь сознания шел через периоды покорности суевериям и наивных аналогий: «В начале был выхухоль, потом была грязная вода. Грязная вода попала в нос выхухоля, он все выплёвывал попавшую ему в нос тину. Из этого образовался остров, потом материк и чистое море, так образовался весь мир» – гласит священный миф такулльеров.
Потом появилась гениальные догадки древних мыслителей об апейроне, о хаосе и энтелехие, о полном и о пустом, о числе, как основе всего сущего, о циклической замкнутости космоса, о Хроносе, пожирающем своих детей, о сферической симметрии совершенного мира, учения о форме и содержании, о неизменном и вечно меняющемся.
Не прошло и пары тысячелетий и мы уже имеем целый ряд теорий о природе вещей, правда, слабо связанных между собой. Законы сохранения, теория относительности, теория квант, теории вакуума, четности частиц и антимира, теория гравитации, электромагнитного и мезонных полей, космогонические теории раcширяющегося и пульсирующего мира, онтологические и гносеологические теории солипсистов и объективистов – целые системы противоречащих друг другу взглядов.
Учитывая, однако, что мы живем лишь в первой марке, наклеенной на копейку Джинса, дозволено надеяться, что наступит время, когда все эти учения найдут свою правильную оценку и признание того определённого стремления, которое их двигало в поисках недоступной для них истины, а также будет отдано должное горячим спорам раввинов и монахов и рвению тупонаконечников и остронаконечников, в большой мере занимавшихся искажением и фальсификацией взглядов своих противников, нежели доказательной разработкой собственных мыслей.
Поэтому я решил записать некоторые свои соображения о природе вещей, в надежде, что они, в какой–то мере ускорят наступление того времени, когда мое учение так же будет излагаться рядом с прочими учениями о том, что в Начале был Выхухоль.
Введение
Основная трудность при разработке вопроса о природе вещей, мне думается, заключается в следующем.
Можно верить априорно в существование вещей в плане наивного реализма, но «Глаубен хейст Нихтс виссен» – верить, значит, ничего не знать.
Сведения о существовании вещей даны нам лишь косвенно, мне даны лишь различные ощущения, и те не непосредственно, а в каком–то переработанном виде. В результате многократного повторения и фиксации отдельных групп ощущений, из них образуются перекрытия, понятия.
Оперируя этими понятиями, возникает задача: дан след, дана запись, каким образом возможно отсюда определить то, что вызвало эту запись и то, что выполнило ее осуществление?
Первый вопрос естественно заключается в том, существует ли вообще, кроме «записи», предполагаемая вещь, вызвавшая эту запись?
Следы в нашем сознании – ощущения, понятия – совсем отличны по своей природе от вещей их вызвавших, и отличны также от нас самих.
На грампластинку произведена запись музыки, на диске получились маленькие ухабы. Если даны лишь эти ухабы, то как можно только по ним судить о сущности оркестра, игравшего музыку и записывающего музыку фонографа? Ухабы, оркестр, музыка и фонограф ведь совсем разные вещи.
Положение не меняется принципиально, если прибегнуть к совокупному применению различных приборов, кроме ушей, глаз, носа, языка и кроме фонографа – киноаппарата, газоанализатора и т.п., пятна на эмульсии, показание прибора и прочие записи, с одной стороны, а оркестр и музыка с другой, по своей природе все различные вещи.
Объективное свидетельство приборов не имеет логически доказательную силу. Кто, например, занимался цветной фотографией хорошо знает, что применяя 33 светофильтра мы бракуем все объективные свидетельские показания, кроме тех, которые после искусственных манипуляций не высказались в угодном нам духе.
Субъективные свидетельства моих ближних в гносеологическом отношении так же не имеют логически доказательную силу.
Во–первых, все нормальные люди построены по одной общей норме, и мое заблуждение может носить общий, нормальный характер. Было время, когда нормальные, здравомыслящие люди были согласны между собой в том, что Земля стоит абсолютно неподвижно в центре Вселенной, это считалось очевидным и бесспорным фактом. Во вторых, я однажды спросил большую толпу людей, правильно ли я вижу на небе над своей головой два Солнца.
Они подымая свои руки к небу взволнованно и громко подтверждали: «Два Солнца! Два Солнца!». Я был убежден, что, значит я действительно вижу правильно. Потом я проснулся, и не было ни двух Солнц, ни толпы, подтверждавшей их существование.
Возражение, что это был только сон, носит чисто прагматический характер и не имеет логически доказательную силу. Состояние транса, сновидения и бодрствования имеют много общего, и ложность любого из них не является доказательством истинности остальных. Во сне нельзя доказать, что это сон, как и в состоянии внушения, что это внушение. Нас предметы приводят в состояние психического возбуждения, а что это доказывает? Раздражение по своей природе совсем отличная от раздражителя вещь, и при конструировании суждений из его элементов, всегда возникает трудность отображения в себе самого отображающего элемента.
Раздражение, ощущение, познание обычно трактуется как односторонний акт воздействия внешнего мира на субъект. Воздействие познавательного аппарата на самого себя в результате внешнего раздражения можно рассматривать как продолжение реакции возбуждения, совокупность этого процесса является объектом сознания.
Элементарное воздействие можно представить по следующей схеме. Имеем простой, не составной объект А и вне его второй простой объект В. Находясь в одном мире, эти два объекта, так полагаем, непременно должны взаимодействовать друг с другом.
Если не существует дальнодействия, то взаимодействие возможно лишь в том случае, если простой объект А сам превратится в сигнал С и виде фотона или гравитона перемещаясь в вакууме, будет поглощён объектом В. Тогда объект В превратится в новый составной объект В+С, а объект А исчезнет. Мы исходили из того, что элементарные объекты А и В одинаковы, поэтому они должны действовать друг на друга одинаковым образом. Но если объект В также превратится в сигнал и через вакуум также отправится в путь, то каким образом сигналы будут взаимодействовать с уже исчезнувшими объектами А и В? Возникает ряд и других вопросов: если сигналы С пространственно локализованы, то по какой причине они отправляются именно в точки А и В, а не в иные места? А если сигнал распространяется по сферической поверхности, то каким образом в акте поглощения он может быть поглощён мгновенно и целиком в одной точке объектом А? Если обменные силы между А и В стационарны во времени, то каким образом может произойти без нарушения законов сохранения взаимодействие между объектами? Если, кроме А и В, существует множество аналогичных объектов, то они должны взаимодействовать одинаково друг с другом. Тогда каким образом может элементарная «частица» А одновременно превратиться в множество сигналов С С С С… и одновременно отправиться через вакуум в путь в разные направления, ко всем остальным объектам? Это возможно лишь в том случае, если та же самая «частица» может одновременно находиться в разных местах и так двигаться одновременно в разные направления. Каким образом надо в таком случае сформулировать законы сохранения?
В приведённой схеме элементарного взаимодействия: аннигиляция, эмиссия–поглощение, возбуждение, процесс отображения А в В также является элементарным. Объект А изменяет свой образ, превращаясь в сигнал С, после своего поглощения он вторично меняет свой образ и в системе В+С он проявляется в виде разности между невозбуждённым и возбуждённым состояниями объекта В. Если это так, то элементарное отображение однозначно лишь в том случае, если при всех преобразованиях какая–то элементарная мера остаётся неизменной. Таким инвариантом может оказаться, например, произведение длин объекта и его образа.
При всём этом открытым остаётся вопрос о том, каким образом в акте отображения, при переходе в возбуждённое состояние акт поглощения может быть осознан объектом В.
В ограниченном взаимодействии двух элементарных объектов неясно, каким образом такое взаимодействие может быть им осознано.
Если рассматривать взаимодействие двух множеств элементарных объектов то, по–видимому, мы склонны приписать сознательность не всякому скоплению частиц, а лишь множествам особой структуры.
Но переход к рассмотрению взаимодействия между множествами сам по себе не даёт ответа на вопрос о природе сознания. На самом деле, воображая рассмотрение исследуемого множества в каком–то колоссальном увеличении и в какой–то колоссальной лупе времени, мы могли бы обнаружить какие–то статистические закономерности в конфигурации элементарных частиц, образующих исследуемый субъект. Эти частицы постоянно замещались бы новыми частицами такого же сорта, заимствованными из окружающей объект среды. Эти перемещающиеся частицы оказались бы распределёнными в вакууме на столь больших расстояниях друг от друга, что проследить границы между субъектом и средой не представлялось бы возможным ни пространственно, ни во времени. Субъект при таком рассмотрении оказался бы некоторой зоной, в которой паломничество приходящих и уходящих частиц носило бы, в известной мере, на известное время упорядоченный характер. Молекулы выпитой воды в желудке еще не являются компонентами организма субъекта, молекулы воды в пузыре уже не являются таковыми, а в промежутке молекулы воды частично входили в состав организма; так же пища в желудке, воздух в лёгких и т.д.
Эта упорядоченность в общем сохранится некоторое время, достаточное для того, чтобы все элементы рассматриваемого субъекта полностью замещались новыми частицами. Если в конгломерате содержится постоянно то, что мы называем «Я», то это «Я» не может явиться частью этого скопления, а лишь частью его деятельности, его упорядоченного движения. Когда мы утверждаем: «Я в молодости жил в Италии», то каково содержание этого утверждения? То вещество, которое сейчас составляет моё тело, никогда в Италии не было. А что было в Италии? Скопление совсем других атомов, совсем другой субъект. Почему я утверждаю, что это был я? Может быть потому, что характер, специфика упорядоченности того другого скопления, того другого субъекта во многом сохранился в процессе замещения прежнего вещества новым, эта специфика конфигурации передавалась через все стадии обновления вещественного состава скопления. Это обновление происходит постоянно, пока субъект жив, что тогда следует понимать под словом «субъект» и под словом «Я» данного субъекта? По–видимому, под субъектом в данном случае мы подразумеваем нечто в роде радуги, образование квазистационарное, состоящее из освещённого дождя, это образование, длительно сохраняющее форму движения вещества в данной локализованной зоне. Но как узреть в этом неживом веществе, почти незаполненной пустоте то, что мы макроскопически называем: «он сейчас мечтает» или «он удивлён», «он решил проблему»? Взаимодействия между составляющими субъект частицами происходят по определённым статистическим правилам в зависимости от особенностей поглощения, эмиссии частиц из окружающей среды. Каким образом, посредством каких процессов этот конгломерат может следить за собственным состоянием и ощущать, познавать самого себя?
Если «душа», «Я» представляет себе окружающие вещи, Мир, который содержит кроме прочих вещей и это самое «Я», как одну из частей «не-Я», если познаваемые вещи отражены, отображены в зеркале «Я», то каким образом это зеркало отражено в самом себе?
Если ощущения принимаются как непосредственное воздействие «внешнего мира» на наши органы чувств, как непосредственное познание, а абстрактное мышление как опосредствованное познание материала ощущений, то каким образом само абстрактное мышление, само опосредствованное познание может быть осознано? В этом заколдованном круге заключена проблема всех онтологических и гносеологических вопросов.
С нерешённостью этой основной проблемы, проблемы сущности отображения сознания в себя, связана нерешённость всех остальных проблем, нерешённость всех антиномий в вопросе о природе вещей. Прогресс будет обусловлен, мне думается, введением в философию элементов и методов т.н. точных наук, в частности элементов теории множеств и комбинаторной топологии, а в теоретическую физику элементов философского критицизма.
Противоречия в философии выступают тем резче, чем ближе к границе «Я» – «не–Я» продвигается исследование, физика же тем более обнаруживает лежащий в её основе плюрализм, чем дальше к предельно большому и предельно редкому с одной стороны и предельно малому и частому с другой зашли исследования космогонии и теории т.н. элементарных частиц.
Что есть общее между этими различными областями природы?
Что есть общее между этими различными областями человеческого знания? Что есть общее между «белыми пятнами», между областями человеческого незнания?
Частица и волна, прерывное и непрерывное, фон и поле, разрыв между теорией относительности и теорией квант, отсутствие единой теории поля, знак + и – их потенциалов, анизотропия хода времени, принцип обезлички, дополнительности, соотношение неопределённостей, различные запреты, большое количество т.н. элементарных частиц со своими индивидуальными спинорными функциями, появление разных бесконечностей и разрывов, обособлённость физических констант, величина которых не вытекает из теорий, всё это свидетельствует о несостоятельности основных отправных позиций, из которых ведётся исследование.
Для математического описания поведения и свойств объектов теоретической физики введены сетки независимых параметров отсчёта, координатные системы.
Если объект, подлежащий рассмотрению, не является геометрической абстракцией, а имеет физическое существование, то при его адекватном описании должен быть отражён тот основной факт, что физическое существование объекта не отделимо от движения.
Поэтому не могут существовать системы, в которых материальная «точка» находилась бы в покое. Предположение такой системы содержит внутреннее противоречие, отрицание существования самого рассматриваемого физического объекта, для которого система отсчёта якобы была выбрана.
Физические объекты имеют физическое существование в одинаковой мере. и поэтому мера их движения должна быть одинакова при всех преобразованиях системы отсчёта. Всегда можно координатную систему выбрать так, чтобы один или несколько компонентов движения рассматриваемого объекта были равны нулю но, по крайней мере, один из компонентов движения должен выразить инвариантность существования материального объекта.
Подобно тому, как скорость движения фотона или гравитона в любой системе отсчёта равна с, любая материальная частица в системе отсчёта, в которой её пространственная скорость равна нулю, должна обладать той же неизменной фундаментальной скоростью в какой–то иной, не пространственной стороне протяжённости.
Скорость во временноподобной протяжённости, скорость перемещения, скорость, темп чередования вереницы последовательных состояний, есть одна из составляющих, компонент общего движения, изменения материального тела.
Рассматривая перемещения во времени, следует различать величину отрезка времени, количество, число элементарных состояний (событий), от скорости прохождения данного отрезка времени в различных системах отсчёта.
Уже из одного только вывода о том, что скорость любого материального тела должна быть одинаковой, вытекает, что для описания его движения 3+1 координат не может быть достаточно. На самом деле, если принять какой–то определённый отрезок времени t = t2 – t1 за единицу продолжительности, то для выражения скорости, с которой данный отрезок протекает в какой–то системе отсчёта мы должны писать vt = dt/dτ, подобно тому, как пространственную скорость мы выражаем vx = dx/dτ. Но в выражении в знаменателе не может стоять ни x, ни y, ни z, ни t, а какая–то 5–я буква, какая–то независимая от первых четырёх переменная, по которой дифференцируем.
Длина отрезка t пропорциональна количеству циклов изменения состояния элементарного объекта, скорость течения времени равна частоте смены этих состояний в какой–то системе отсчёта. С известной аналогией, длина отрезка времени соответствует длине отрезка ленты идеального киноаппарата, скорость течения времени соответствует той скорости, с которой лента проецируется на экран.
Если при исследовании материальной частицы оказалось бы, что ей присуща некоторая иная, по своей природе сопряжённая с первой, частота, то, из–за ортогональности наложенных условий. (То есть новая циклическая характеристика, новое «время» объекта не может быть линейно выражено через ранее выбранное время (циклическую характеристику объекта). Одномерность времени возникает именно из–за (предположительно) линейной связи всех возможных времён (солнечного, лунного, часового,…), что влечёт возможность выразить их всех через «единое время» –(прим. ред.)
Мы должны были бы выразить эту вторую частоту, эту вторую скорость течения смены каких–то имманентных свойств объекта как dx4/dx6, т.е. ввести шестую координату. Наши координаты мы могли бы обозначать, например, буквами x1, x2, x3, x4, x5, x6, или буквами x, y,…. Тогда оказалось бы, что то, что мы обычно обозначаем буквой t и словом «время» суть пять различных вещей: отрезок x4, отрезок x5, отрезок x6 (подобно тому как пространственный отрезок разложен на свои компоненты – отрезок длины x, отрезок ширины y, отрезок высоты z) и кроме того две ортогональные частоты (скорости) чередования состояний, которые мы можем выразить соотношениями dx4/dx6, dx5/dx6.
Вопрос о числе независимых параметров, необходимых для построения единой теории, никогда не подвергался научному анализу. Почему форма существования материи всегда и только (3+1)–мерна? и если это так, то такая универсальность и неизменность её чем обусловлены и чем доказаны?
«Очевидностью этого положения и повседневной практикой».
Но очевидность и практика сами по себе не обладают никакой доказательной силой – они сами уложены в рамки нашего познания, истинность которого априорно нельзя постулировать. Примитивный опыт существ, находящихся на более низком уровне развития чем человек, согласуется для них с примитивными ощущениями, с присущим им отображением отдельных свойств вещей: примитивный опыт подтверждает примитивные представления, которые и построены на этом примитивном опыте. Поэтому, ставя вопрос о размерности пространства и времени, следовало бы уточнить, что именно подразумевается под размерностью времени и размерностью пространства.
На плоском киноэкране события даны в (2+1)–мерном отображении. Математическое описание событий на языке (2+1)–мерной формалистики связано с непреодолимыми трудностями. Перемещение в третьем, мнимом для (2+1)–мерного мира пространственном измерении адекватно выражены проективными преобразованиями углов и отрезков. Глядя на экран с некоторого расстояния, нам нетрудно перекодировать её информацию на язык наших (3+1)–мерных представлений.
Представим себе теперь, что персонажи в (2+1)–мерном киноэкране кадра каким–то чудом ожили, по велению доброй феи, и обладают нормальным человеческим сознанием. Для людей, находящихся в плоском экране, погружённых в (2+1)–мерие свой экранный мир представляется совсем не таким, каким его видим мы, стоящие вне его. Для них обе координаты пространственной протяжённости даны в предельном ракурсе, все лучи, сходящие в «Я», вырождены в гиперкомплексные точки. Пространственное «рядом» им дано как совмещение, с возможностью последовательно занять различные позиции. Для них протяжённости имеют своеобразное (1+1)–мерность, включающую в себя неразрешимые противоречия. Эта степень свободы переплетена другими комплексными степенями свободы при наличии асимметрии тензоров, отсутствует однозначная определимость изменений метрики пространства из–за неоднозначности вращения объектов в экране и вращения съёмочного аппарата вокруг этих объектов.
Наличие двух пространственных измерений для экранного субъекта не представляется в виде их произведения, дающее площадь, для него они существуют в виде суммы (х+у), а не в виде произведения ху. В этом отношении существует глубокое различие также между «Я» и «не–Я», («Представляемых экранными персонажами и нами» (Д.м.), экранное существо может ощущать и осознавать одновременно боль и в левой и в правой руке: осознанное им «Я» имеет природу, связанную с произведением ху, с «внутренней» площадообразностью «Я», в отличие от такого же качества в «не–Я». Философы идеалисты экранного мира это различие, быть может, назвали бы «душой» или «духом» субъекта. («Их противники утверждали бы, что объективной реальностью является лишь то, что материально воплощено на экране, чего нет в Нём фактически, то не существует вообще и является лишь идеалистическим воображением» (Д.м.). Мыслители (2+1)–мерного мира не были бы в состоянии сформулировать без противоречий закономерности своего мира. Так как всё реальное воплощено на экране, вне экрана существует лишь воображаемое, то, чего нет в (2+1)–мерном мире, материально не существует. Мнимость третьего пространственного измерения приводит к неразрешимым антиномиям, к невозможности сформулировать законы сохранения. Вращение, приближении и удаление объектов, лежащих вне плоскости экрана, было бы неоднозначно связано с их ростом и уменьшением, отрезок, перпендикулярный к экрану, удаляясь с разворотом, увеличивал бы свою «реальную» длину, предметы, заслоненные другими предметами, просто исчезают из физического мира, их объективно нигде нет, они канули в ничто, а другие предметы из ничего возникали бы и двигались по траекториям, которые нельзя описать 3 параметрами. Природа вещей в умах людей, населяющих экран, была бы неподдающаяся воображению сложна и противоречива.
Плюрализм, невозможность единого монистического взгляда на свойства вещей в плоском (2+1)–мерном экранном мире, вытекает из недостаточности необходимого для этого числа независимых параметров, из недостатка числа измерений. (Предлагаемые Р. Бартини «для полного описания» свойств мира дополнительные измерения (пространственные и временные) можно соотнести с силами, действующими в (3+1)– мерном пространстве. Если мы согласуем разные времена, то получим единое (одномерное) время и разные силы, действующие в (3+1)–мерном пространстве–времени. Можно и наоборот, добавить к (3+1)– мерному пространству– времени дополнительные размерности, отвечающие за «рассогласование»/ нелинейную связь разных процессов – дополнительные «времена», заменив ими более привычные «силы» – ускорения. (прим. ред.)
Невозможность единого монистического взгляда на природу вещей, невозможность создания единой теории вещей в (3+1)–мерном мире, так же вытекает из недостаточности четырёх независимых параметров для непротиворечивого описания свойств вещей.
Примером, показывающим к каким противоречиям ведёт ограниченность (3+1)–мерной концепции, может служить изложение специальной теории относительности.
Все её авторы исходят из преобразования Лоренца, единообразно:
однако, сопоставление результатов выкладок разные авторы пишут по разному.
Паули пишет: «… Единица времени при движении испытывает изменение, аналогичное изменению единицы длины… Рассмотрим часы, покоящиеся в системе К’. Время, которое они показывают в системе К’ есть их собственное время. Таким образом часы, движущиеся со скоростью v, при измерении в единицах времени системы К идут медленнее в отношении
чем покоящиеся часы» (Паули Теория относительности, 1947 г., ОГИЗ, стр. 27).
Здесь, согласно тексту,
обозначает собственную длину покоящегося стержня. Собственное время единообразно должно обозначать по-видимому
Но тогда единица времени не испытывает изменение, аналогичное изменению единицы длины, а наоборот, единица времени удлиняется, когда единица длины сокращается.
На стр.22 Паули определяет, что следует понимать под системами К и К’: «за ось Х–ов (двух координатных систем К и К’, движущихся друг относительно друга равномерно и прямолинейно) выберем направление движения и при этом так, чтобы система К’ двигалась относительно системы К со скоростью в положительном направлении оси Х». Но на стр. 26 и в других местах текста за движущуюся систему принята К, а за неподвижную К’.
На стр. 36 при разборе эффекта Доплера, за движущуюся принята система К’ и в ней находится наблюдатель, тут ν (без штриха) обозначает собственную частоту источника света. Отсутствие единообразия и неряшливость при изложении основных, исходных положений теории появились не от спешки. На самом деле последовательно придерживаясь какой–то принятой концепции относительно применяемых символов, сразу обнаруживаются неувязки.
Если принять обозначения: штрихованная система К’ перемещается относительно К со скоростью v в направлении +X; штрихованные величины x’, y’, z’, t’ обозначают наблюдаемые из неподвижной системы К значения соответствующих координат, выраженных через
x, y, z, t;
x2 – x1 = Δx,
x2‘ – x1‘ = Δx’,
t2 – t1 = Δt,
t2‘ – t1‘ = Δt’.
Тогда запись
обозначает, что наблюдаемые из системы К значения отрезков длины Δx’ и отрезков длительности Δt’ системы К’ в 
раз короче, чем соответствующие отрезки системы К.
Графически данную запись можно иллюстрировать следующим образом:
Если это так, то сохранена инвариантность скорости
Δx’/ Δt’ = Δx/ Δt
В нештрихованный отрезок Δx укладываются несколько штрихованных отрезков Δx’, в нештрихованный отрезок Δt укладываются несколько штрихованных отрезков Δt’, из системы К наблюдаем сокращение длин системы К’ и фиолетовое смещение, увеличение скорости хода часов штрихованной системы. На самом деле, там цикл 0’–1′ завершился раньше и мог повториться несколько раз, пока здесь, в нештрихованной системе аналогичный цикл совершился лишь один раз.
Штрихованные частоты
больше чем нештрихованные.
Не сохранена инвариантность четырёхмерного объёма.
Некоторые авторы интерпретируют вышеприведённую запись преобразования Лоренца по иному. Штрихованные величины Δx’ и Δt’, покоящиеся в К’, приняты за «собственную длину» и «собственную длительность» отрезков, а Δx и Δt за наблюдаемой их величиной в системе К.
Некорректно для одних отрезков (Δx) принимать собственные значения в одной (штрихованной) системе, а для других отрезков (Δt) собственные значения в другой (нештрихованной). Такая манипуляция с штриховками вызвана стремлением выразить с помощью приведённых формул преобразования сокращение пространственных длин и замедление хода времени, в целях объяснения результата опыта Майкельсона–Морли. Симметричность формул этому способствует, а также та двусмысленность, которая имеется в выражениях: там время протекло меньше, там часы показывают меньше времени, там часы стали длиннее. Эта неувязка содержится во всех трактатах по теории относительности, вызвана она не неряшливостью, а неустранимым противоречием исходных положений. На самом деле, если корректно придерживаться однажды принятой концепции о символике, то сокращение пространственного отрезка сопряжено с фиолетовым смещением, с увеличением скорости хода часов, а красное смещение, замедление хода часов сопряжено с удлинением пространственных длин. Кроме того, в этой формулировке красное смещение и увеличение массы – установленные с одинаковой достоверностью экспериментальные факты, несовместимы. На самом деле, если красное смещение соответствует уменьшению частот, то увеличение массы эквивалентно увеличению частот. Из выражений E = mc2 вытекает, что если наблюдаемая масса
и следовательно
так как c и h являются инвариантами относительно преобразований Лоренца, наблюдаемая частота больше чем собственная, имеет место фиолетовое смещение.
Интерференционный эксперимент Майкельсона–Морли сам не говорит ни о постоянстве скорости света, ни о сокращении длин в направлении движения. Если контракционная гипотеза Фитцджеральда–Лоренца была построена на предположении, что тела сокращают свою длину при своём абсолютном движении отно- сительно эфира, то неизвестно, на каком логическом основании эта гипотеза сохранена в теории относительности, почему наблюдаемая длина плеча интерферометра должна измениться, когда он покоится в той системе отсчёта, из которой описывается движение? Относительно чего двигается интерферометр, если отброшен эфир?
Специальная теория относительности специально сформулирована для объяснения «отрицательного» результата опыта Майкельсона–Морли и постоянства аберрации света. Ряд приведённых доводов, объясняющих исходные положения теории, единообразно повторены во всех последующих её изложениях. Утверждается, что для измерения длин принципиально необходимо установить одновременность взаимного положения концов измеряемого стержня и меток измерительного масштаба.
Это положение верно лишь для определённых методов измерения, а не принципиально для любых методов измерения длин. Можно привести сколько угодно способов измерения длин, где такое требование не имеет место. Можно, например, пользоваться диском, качущимся без скольжения по измеряемому стержню и по количеству оборотов диска определить его длину. Измерение можно проводить как угодно медленно, отметка концов стержня на масштабе не должна быть одновременной.
Утверждается, что передача сигналов (для передачи информации о синхронности ходя часов) принципиально не может происходить со скоростью, превышающей скорость света. Это утверждение верно лишь для определённых методов передачи сигналов, а не принципиально для любых. Можно привести сколько угодно различных методов передачи сигналов, происходящих с любой, в том числе и бесконечной скоростью. Можно, например, вокруг источника света установить вращающийся цилиндр с продольными прорезами, на освещённом маяком (далёком) экране светлые и тёмные полосы могут бежать с любой скоростью, в том числе и большей, чем скорость света, при этом не испытывая никакой контракции. Можно вдоль линии сигнализации установить длинный вал. По длине вала идут рыски, установлены кулачки. Медленно вращая вал можно передавать сигналы с любой скоростью их распространения, в том числе бесконечной. Предположим, что под кулачным валом лежит длинная лента и на этой ленте скользит другая лента с (большой) скоростью. Вал устроен так, что вращаясь по своей длине в точках А, В, С,… лежащих на образующих цилиндра, в момент противостояния к ленте искра вызовет пробоины в обоих лентах. Расстояния между соответствующими пробо- инами в обоих лентах будут одинаковыми, независимо от скорости бегущей ленты, никакая Фитцджеральд–Лоренцовская контракция не будет иметь место.
Модельные аналоги имеют больше иллюстративную, нежели доказательную силу. Они специально сконструированы так, чтобы показать именно то, что было желательно показать – отдельные, частные концепции о природе трактуемых вещей. К таким относятся приведённые многократно и не особенно творчески пересказанные примеры с поездом и лифтом. Для иллюстрации эквивалентности инерциальной и неинерциальной систем отсчёта и принципа общей ковариантности законов физики, дан такой «мысленный эксперимент». Пусть кабина лифта помещена в области пространства, где нет гравитационного поля. Если невращающая- ся кабина предоставлена самой себе, то будет представлять инер- циальную систему. Предположим теперь, что кто–то начинает тянуть с постоянной силой трос, прикреплённый к потолку кабины. Тогда кабина перестаёт быть инерциальной системой. Свободное тело внутри кабины, подчиняясь закону инерции, будет отставать от ускоряющейся кабины, оно будет «падать» на пол. Человек в кабине может приписать ускорение испытуемых тел действию гра- витационного поля. Относительно чего стала двигаться ускоренно в приведённом примере кабина лифта, если, по самой постановке задачи, отсутствуют кроме нее какие–либо другие вещи? Почему при отсутствии других тел, трансляторное перемещение лишено содержания, а ускоренное перемещение имеет смысл? Не противоречит ли пример в своей основе принципу относительности?
Можно всегда привести множество рациональных экспериментов, показывающих иные стороны того же явления и даже доказывающих обратное.
Ряд принципиальных трудностей имеет место так же и в теории квант. Основная проблема теории заключается в следующем. При разработке статистических закономерностей ансамбля, кроме вопроса об инвариантах и о законах сохранения, возникают вопросы существования. Среди них на первом месте, естественно, вопрос о существовании самого рассматриваемого ансамбля, вопрос об обосновании возможности и необходимости существования такого собрания. Но теория квант не включает в себя положений, из которых можно было бы вывести обоснование понятия множества принципиально неотличимых экземпляров. Какова логическая основа утверждения, что существует множество экземпляров, если при этом предполагается, что эти экземпляры принципиально неотличимы, если они неотличимы, почему же утверждается, что их много? Могут ли существовать две отдельные неотличимые вещи? Или же, если они неотличимы, то это не два объекта, а один единственный, второй это тот же, он самый, первый, единственный? Надо доказать, что может существовать такое множество, какое постулируется, но теория квант не содержит в себе самого кванта, так же как и теория множеств не содержит экземпляра, или теория электрона не содержит самого электрона, а излагает лишь закономерности существующих между элементами связей. Принцип суперпозиции, принцип дополнительности, проблема корпускулы, волны и вакуума, прерывного и непрерывного, проблема чётности, сущность антивещества, несистематизированное множество т.н. элементарных частиц, различные запреты, боль- шое число вопросов, между которыми ещё не установлена связь – все эти вопросы связаны с проблемой физической сущности того элементарного процесса, примитивного явления, которое смутно именуется – квант.
Все законы природы являются статистическим усреднением взаимодействия вещества с самим собой. Часть этих взаимодействий является объектом человеческого сознания и является самим человеческим сознанием. Разгадать тайны природы вещей, тайны явлений нельзя односторонне, отдельно проблемы физики и отдельно проблемы психики, так как они являются разными сторонами той же самой вещи, также тайны и, по–видимому, неделимы.
Мы не знаем, каким образом происходит отражение объекта в субъект, так как неизвестно, каким образом субъект отражён в себе, посредством чего он осознает акт мышления, каким образом субъект является объектом самого себя, это является фундаментальным вопросом, который толкнул Декарта начать исследование с положение: cogito ergo sum. Переработанный материал ощущений является предметом мышления. Переработка материала ощущений исходит из статистического усреднения элементарных актов взаимодействия, количественные пороги характеризуются огромной кратностью над уровнем элементарных импульсов раздражения, а качественные пороги характеризуются предельной экономией их числа в сравнении с огромным числом качественных различий из которых соткано беспредельное многообразие Вселенной.
Статистическое усреднение и качественное ограничение определяют характер того сечения этого многообразия, которое отображено на экране нашего сознания: образа среднего царства, витающего над сдвоенной бездной предельно малого и предельно большого. Эта вторая большая трудность – описание квантовых и космических явлений образами и на языке ограниченного среднего – переплетена с первой, с проблемой отражения, каждая из них затрудняет не только решение, но даже формулировку вопроса, на который ищем ответ.
В чем заключается природа вещей?
Предмет любого исследования может образовывать цельную, замкнутую область, или же область, которая является связанной, составной частью более широкой области.
Любое исследование должно иметь своё начало, следовательно, должно исходить из какого–то начального, исходного положения. Это начальное, исходное положение, если предмет замкнутый, должно быть положением необоснованным и недоказанным, так как оно является первоначальным, исходным, оно предшествует каких–либо обоснованиям и не является результатом каких–либо доказательств. Но это начальное, исходное положение не должно быть и аксиомой, истиной, не требующей доказательства и недоказуемой, оно не должно быть положением априорным, так как аксиомы и априорные положения сами являются таковыми лишь в рамках каких–то более широких и не сформулированных положений.
Исходный тезис должен находить своё подтверждение в последовательности всей цепи исследования, которое в результате должно привести к тому же звену, из которого исходили, к отправному тезису. Исследование тотального, замкнутого объекта само должно быть замкнутым.
Вопрос, о котором ведём речь, вопрос о природе вещей является темой всеобъемлющей, тотальной и поэтому замкнутой. Исследование данного вопроса, следовательно, также должно быть замкнутым, оно должно завершиться тем, из чего исходили.
Исходным положением данного исследования является утверждение, что существует нечто, предмет самого исследования, не приписывая объекту никаких иных атрибутов, кроме существования и не уточняя пока, что под словом объект и что под словом существование следует, собственно, понимать.
Утверждение 1. «Есть А». «Есть А» само по себе не обладает содержанием. Оно, в таком аспекте, является пустым, его существование не является актуальным, явным, так как не содержит явно никаких атрибутов, оно, само по себе, никакое, не обладающее никакими свойствами, оно не протяжённое и не ограниченное, оно ни большое ни малое, ни длительное ни мгновенное, ни порядок ни хаос, ни единственное ни многократное, а само по себе, никакое.
Положение «есть А», однако, имманентно содержит в себе свой антитезис «есть неА». Нельзя полагать А, если нет не–А, они обоюдно и взаимно обуславливают друг друга.
Иллюстративно это видно из следующего примера.
Тезис «есть А» изобразим так:
не–А ●«А» не–А
не–В ●«В» не–В
Выделив чёрный круг «А» тем самым выделена и область «не–А», до этого безымянная, «А» определяет область «не–А», именно, своё отрицание, не что–нибудь другое, также как и «В» определяет область «не–В».
Следовательно, утверждение «есть А» нераздельно с утверждением «есть не–А», поэтому может иметь место единственно их композиция: утверждение «есть А и есть не–А», равное утверждению «есть А и не–А».
Предмет нашего исследования, объект «А», является тотальным, всеобъемлющим, из этого мы исходили, выбрав тему исследований: Природу Вещей. Мы рассматриваем совокупность всех явлений, всю Природу, поэтому она является единственной, включающей в себя всё целиком, без остатка: ничего не существует вне её, нет ничего кроме неё, она тотальная и потому уникальная.
Утверждение «есть А», если оно относится не к части целого, а к целому, тотальному, содержит положение «есть только А; оно единственно; оно всё».
Тезис «есть только А» содержит внутреннее противоречие: не может быть только А, должно быть и не–А.
Если высказывание «есть А» истинно, и истинно высказывание «есть только А», если наряду с этим истинно высказывание «есть не–А», то истинность этих высказываний и вытекающего отсюда суждения «есть только А и не–А» будет иметь место лишь в том единственном случае, если А тождественно с не–А.
Отсюда можно сделать вывод, что если А тотально, то оно тождественно с не–А.
А и не–А, следовательно, не различные вещи, а это одно и то же, два обоюдно обусловленные аспекта единственного объекта.
Утверждение «есть только А и не–А» имеет такое смысловое содержание: существует одна единственная вещь, есть одно, оно всё, эта единственная вещь содержит в себе два собственных аспекта, которые являются антитетичными формами его существования.
Тезис: есть только А, антитезис: есть только не–А, синтез – есть только одно, можно выразить следующей записью, которая показывает, что синтезис не является суммой тезиса и антитезиса, а является их произведением, их отношением.
А+1·А–1 =А/А = А0 = 1
Есть Одно, оно Всё, существование является отношением объекта к самому себе, то есть произведением его антисостояний.
Если Оно, само по себе, безотносительно, никакое, то Оно относительно самого себя всякое. Оно для себя и протяжённое и ограниченное, и прерывное и непрерывное, и большое и малое, и длительное и мгновенное, и порядок и хаос, и единственное и многократное, и ещё и ещё всякое, совершенно невыразимое и невоображаемое, но имманентно возможное.
Никакое неотличимо от никакого, и всякое неотличимо от всякого, имманентность бытия может стать актуальной, явным, лишь при наличии контраста антисостояний, при их отражении друг в друге. Ограниченность отражателя в свои состояния является взаимной, эта зеркальность обуславливает полную симметрию и кратность отображений.
продолжение отсутствует
==============
Публикуется по изданию:
==============
Ро́берт (Роберто) Лю́двигович Барти́ни (настоящее имя — Роберто Орос ди Бартини (итал. Roberto Oros di Bartini); 14 мая 1897, Фиуме, Австро-Венгрия — 6 декабря 1974, Москва) — выдающийся советский авиаконструктор, физик и философ.
В разное время и в разной степени с Бартини были связаны: Королёв, Ильюшин, Антонов, Мясищев, Яковлев и многие другие. Автор более 60 законченных проектов самолётов.
Малоизвестный широкому кругу общественности и даже авиационным специалистам, был не только выдающимся конструктором и учёным, но и тайным вдохновителем советской космической программы. Сергей Павлович Королёв называл Бартини своим учителем.
При жизни опубликовал несколько научных статей в научных журналах на тему физических размерностей, не признанные научным сообществом.
Современные последователи Бартини утверждают, что им была создана «уникальная теория шестимерного мира пространства и времени, которая получила название Мир Бартини». По их словам, в противоположность традиционной модели с 4 измерениями (три измерения пространства и одно времени), этот мир построен на шести ортогональных осях. По утверждению последователей этой теории, все физические константы, которые Бартини аналитически (а не эмпирическим путём, как это было сделано для всех известных констант) вычислил для этого мира, совпадают с физическими константами нашего реального мира. Также, по утверждению последователей теории, Бартини также занимался анализом размерностей физических величин — прикладной дисциплиной, начало которой положил в начале XX века Н. А. Морозов. Бартини опирался на исследования Дж. Бурнистона Брауна по теории размерности.
Атмосфера тотальной секретности в СССР ограничила распространение трудов Р. Бартини только узкой группе «допущенных» специалистов. С 1972 года материалы о Р. Л. Бартини изучаются в Институте истории естествознания и техники АН СССР и в Научно-мемориальном музее Н. Е. Жуковского.
Более подробно об этом человеке можно прочитать в книге И. Чутко «Красные самолёты» (М. Изд. полит. литературы, 1978 г.) и в сборнике «Мост через время», (М., 1989 г.).